На заре человечества - Страница 91

Носителям английского, возможно, не так просто увидеть, как их язык может иметь что-то общее с финским, турецким или эскимосским, не говоря уже про японский, а именно это предполагает евразийская теория. При той скорости, с которой меняются языки, и с учетом того, что от евразийского прародителя языки-потомки отделены десятью тысячами, если не больше, лет, рассчитывать можно лишь на какие-то редкие переклички. Как справедливо указывают критики Гринберга, трудно быть уверенным, что сигнал этих негромких перекличек не растворился в шуме случайных подобий.

Но давайте обратимся к сравнению английского с тем же японским. Если wakaru по-японски означает «понимать», попробуйте догадаться о значении формы wakaranai. Если не считать странного расположения отрицания в конце, кажется вполне логичным, чтобы wakaranai означало «не понимать», как оно и есть на самом деле.

Во многих индоевропейских языках вопросы задаются с помощью специальных слов, начинающихся со звука k или kw, но в английском это kw превратилось в w. Во французском мы видим quoi (что?), в итальянском come (как?) и в латыни quando, quis и quid pro quo. А теперь wakaranaika? Не понимаете?

Возможно, это вышло случайно, что в индоевропейской семье и в японском для вопросительных слов используется звук k. Но интеррогативы на k обнаруживаются, как утверждает Гринберг, в каждой ветви евразийской надсемьи. В уральской семье есть финское слово ken (кто?). В алтайской – тюркское kim с тем же значением. Во всех диалектах эскимосского кто? будет kina.

Вопросительных слов существует множество, и если хорошенько пошарить по всем языкам предполагаемого семейства, может быть, не так уж трудно будет найти несколько штук на k. То же может быть справедливо и про начальный n– в словах отрицания. Гринберг аргументирует существование евразийской семьи не каким-то одним совпадением, но сочетанием огромного числа обнаруженных им сходств. Всего речь идет о 72 типах грамматических универсалий, хотя большинство из них охватывает лишь какую-то свою часть из восьми предполагаемых семей евразийской макросемьи. Тем не менее «это грамматическое свидетельство само по себе достаточно для подтверждения единства евразийской семьи», – говорит Гринберг.

Если обратиться не к грамматике, а к словам, вероятно, разумно будет предположить, что тот или иной звуковой комплекс со временем утрачивает связь с исконным набором смыслов. И есть риск, что мы увидим не только проявления родства между разными языковыми семьями, но и случайные совпадения. Одна группа когнатов не говорит ни о чем, и только их заметное число сигнализирует о возможной близости семей. Гринберг для евразийской макросемьи обнаружил 437 групп когнатов, хотя лишь единичные из них были представлены в каждой из семей. Одна из наиболее интересных групп обслуживает набор смыслов, связанных с гипотетическим евразийским словом для обозначения пальца, которое Гринберг реконструировал как tik. Поднимите указательный tik, и вы получите повсеместно понимаемый знак числа 1. Направьте его горизонтально – и вы к чему-то привлекаете внимание. Отталкиваясь от этого, Гринберг перечисляет следующие отзвуки гипотетического древнего слова.

В индоевропейской семье ученые реконструировали праиндоевропейский корень *deik со значением показывать, от которого происходят латинское слово digitus (палец) и английские digit и digital. В алтайской языковой семье есть тюркское слово tek, означающее одинокий или единственный. В корейско-японско-айнской ветви – айнское tek и японское te, оба означающие руку. В эскимосско-алеутской ветви существуют гренландское слово tikiq – указательный палец, а в сиреникском и в аляскинском юпикском этот смысл передается словом tekeq.

Особое значение Гринберг придавал другой группе когнатов, которая, по его мнению, представляла собой мост между евразийской макросемьей и америндскими языкам. Это группа смыслов, построенных вокруг слова «рука» и включающих такие значения, как «давать» (давать – это протягивать что-то в руке) и «мерить» (ширина ладони во многих культурах использовалась как мера, а в английском языке ладонь – это единица, в которых мерят высоту в холке у лошадей и пони). Во многих индейских языках кисть руки обозначается словами с созвучием ma или mi (алгонкинский: *mi, юто-ацтекский: *ma, текистлатекский: mane, гуато: mara). В евразийской макросемье есть общеиндоевропейский корень *me– со значением меры, откуда происходит слово «метрический», есть латинское слово manus (рука); в нивхском языке man означает «измерять пядями», а слог -ma добавляется к числительным, когда речь идет о мерах в пядях; по-корейски мера или объем называются mān.

По мнению Гринберга, евразийская и америндская были родственными макросемьями, более молодыми, чем оригинальные языки Старого Света, реликты которых мы наблюдаем в виде странных изолятов вроде баскского или бурушаски (бытует в небольшой области на северо-западе Индийского субконтинента). «Евразийско-америндская семья отражает относительно недавнюю (около 15 000 [лет до наших дней]) экспансию человека в области, освободившиеся после таяния арктической ледовой шапки. Эта семья отличается от всех других семей Старого Света, между которыми различия более глубоки и свидетельствуют о более древнем разделении», – писал Джозеф Гринберг в своей последней работе. Наверное, это его последняя шпилька в адрес критиков, утверждавших, что в историю языка нельзя проникнуть глубже чем на 5000 лет или около того: Гринберг настаивал, что может видеть в три раза дальше.

Эхо первого языка

Ни одна тема не вызывает у лингвистов таких сомнений, как разговор о первом человеческом языке. Заводить его, по мнению ученых, бессмысленно, потому что каждый серьезный специалист знает, что историю языков нельзя реконструировать дальше, чем на 5000 лет, в самом лучшем случае – на 10 000. «С тем, что мы сегодня знаем об изменчивости языков и о вероятности, – пишет Джоанна Николс, – происхождение языков и их прошлое состояние могут быть прослежены не далее чем приблизительно на 10 000 лет назад. Сейчас разрабатываются методы, которые позволяют заглянуть в гораздо более ранние эпохи, но они не просматривают наследования. Это означает, помимо прочего, что лингвистика никогда не сможет применить филогенетический анализ в вопросе о том, когда возник язык и восходят ли все человеческие языки к единому корню».